(Вадим Мальчиков, г. Самара, 1988 г.)
Многие мои друзья — неисправимые авантюристы, из которых раскалённым металлом не выжечь страсть к экстриму и «любому кипежу, кроме голодовки». Как правило эти ребята состоялись в жизни, или по крайней мере сами так про себя считают.
Например мой одноклассник и друг детства Петька Козырев. Когда-то в школе мы с ним облазили самые интересные крыши сталинских домов в Самаре, стремясь сделать фотки покруче. Это было в начале 80‑х, тогда не было фотошопа. Не было даже цифрового фото (да, да — были и такие времена). Чёрно-белые негативы, увеличитель в ванной, в воздухе волшебный запах проявителя и ощущение таинства. Поэтому наши снимки того периода, где мы балансируем без страховки на краю высоченного карниза или сидим по очереди на каждой букве огро-о-омной надписи «Наша цель — коммунизм!» на крыше сталинской громадины в которой я жил впечатляли не только девочек, но и бывалых альпинистов.
Когда мы выросли, Петька открыл в Питере фирму «Peter’s walking tours», которая устраивала пешие экскурсии по крышам Санкт-Петербурга для иностранцев. У него были разработаны целые маршруты, как обойти тот или иной район, передвигаясь исключительно по крышам, работал сайт и штат таких же как он безбашенных экскурсоводов. Когда же правительство города решило, что не знает как сертифицировать такую деятельность и грубые дядьки повесили суровые засовы на пожарные выходы основных Петькиных маршрутов, он просто переориентировался на более спокойный бизнес, чем взаимодействие с Питерскими чиновниками. Его сотрудники проводят простые пешие экскурсии по городу, а сам он организует вояжи на джипах в нетуристических, диких районах Центральной Африки. «Посмотрите направо: вот прайд львов в естественной среде обитания. А налево деревня племени Мурси. Не высовывайтесь пожалуйста из окна, их стрелы могут быть отравлены…»
Другой мой друг — владелец крупного бизнеса по продаже стройматериалов. Он работает по совместительству инструктором ДОСААФ по высшему пилотажу, летая по 4–5 дней в неделю. Ему принадлежит несколько самолётов и недавно он прикупил себе ни много ни мало… небольшой аэродром в пригороде Самары. Его вкрадчивые слова «хочешь, покатаю?» обычно предваряют забаву, вызывающую приступы тошноты даже у тех, кто на неё смотрит с земли.
Авантюристы!
Когда я показываю подобным моим друзьям книги Л. Рона Хаббарда по философии, они не всегда сразу понимают зачем им читать сочинения «философа». Так как для любителя приключений слово «философ» зачастую эквивалентно ярлыку «ботаник».
Джентльмены, в ХХ веке было мало людей, которые пережили столько настоящих, подлинных приключений, как этот парень, известный современному поколению по своим книгам и по созданной им религии. Среди моих друзей есть летчики-испытатели, яхтсмены-покорители Атлантики, альпинисты и спелеологи. Но я даже не слышал ни об одном современнике имеющем за плечами столько приключений, как Рон. Приключений, каждое из которых достойно захватывающего романа или фильма в стиле экшн.
Позвольте же для вашего удовольствия представить вам следующий том энциклопедической (и биографической) серии «Л. Рон Хаббард», носящий название «Дальние странствия. Исследования и отважные дела». В нём собран отчёт лишь о некоторых из них, но даже читая эту небольшую часть хроники восклицаешь периодически «ни фига себе!».
Как писал сам Л. Рон Хаббард в статье «Моя философия»:
«Я прожил отнюдь не отшельническую жизнь и питаю презрение к мудрецам, которые не жили по-настоящему, и к учёным, которые не делятся добытым знанием.
Было много людей мудрее меня, но немногие прошли столько дорог.
Я видел жизнь во всех её проявлениях, я изучил её вдоль и поперёк. Я знаю, как она выглядит наверху и как она выглядит внизу. И я знаю, что существует мудрость и существует надежда».
Будучи профессиональным писателем, он часто основывал свои произведения на том, что произошло с ним в действительности. Однажды он заметил, что после прочтения достоверного описании его приключений люди считали что он сильно оторвался от реальности в своих фантазиях. Поэтому он «научился преуменьшать их в своих рассказах». Для того, чтобы в полной мере осознать, что именно вложено в эти слова, я привожу один из его достоверных рассказов, включенных в книгу «Дальние странствия. Исследования и отважные дела», написанный на основе реальных событий. Он называется «В штопоре», написан от первого лица и был опубликован в профессиональном журнале лётчиков «Пилот-спортсмен». Просто отчёт о небольшом приключении без прикрас.
В качестве небольшого вступления следует пояснить, что Л. Рон Хаббард был пилотом безмоторных планеров, водил винтовые самолёты, занимался аэрофотосъемкой прямо с крыла летящего биплана (чем заслужил широкую известность среди лётчиков того времени), занимался спелеологией, геологией и киносъёмкой отдалённых мест нашей планеты. Он был яхтсменом и капитаном дальнего плавания с лицензией на право вождения любых судов в любых морях и океанах. На его теле были шрамы от японского меча, он изучил лично 21 примитивную народность и долго учился в Азии самым основам мудрости этой планеты, что включало изучение Вед. Этот перечень можно продолжать и продолжать, но я передаю слово самому Рону:
«Вы, вероятно, слышали, что планеризм — это не тот вид спорта, который можно не принимать всерьёз. Если кому-то хватает глупости хотя бы взглянуть на безмоторный самолёт, за этим немедленно следует отмена страховки. Спросите Дика дю Понта* или Джека О’Миара**.
Или дочитайте эту статью.
Я довольно много летал на бесшумных крыльях, используя автомобиль в качестве буксира: высоту набираешь с помощью верёвки, один конец которой привязан к задней части автомобиля, а другой — к планеру, и потом открепляешь её, поднявшись на шестьдесят, сто пятьдесят, сто восемьдесят метров. Там очень тихо и очень жутко: ты сидишь среди облаков без единого звука, слышен только шёпот ветра в распорках и, быть может, «хлоп, хлоп, хлоп» ремешка шлема, бьющего по переднему краю крыла.
Мне был присвоен первый класс — лицензия 385 на управление безмоторными самолётами, выданная Министерством торговли, если вам нужно документальное подтверждение, — и я привык к планерам, которые выглядят как моторный самолёт с закрытой кабиной, но не имеют мотора. Однажды мне пришлось немного поволноваться, когда восходящий поток, который ревел как десять тысяч тигров, ударил по одному крылу, задрал нос, когда я почти потерял скорость, и перевернул меня на высоте 120 метров. Падая, я мог сосчитать каждую травинку, глядя прямо перед собой. Весь мир описал большой круг, будто я смотрел сверху вниз на волчок, который нёсся на меня, покрывая несколько десятков метров одним прыжком. Я не мог заставить планер слушаться руля, пока не оказался где-то в девяти метрах от земли. И тогда я выровнял его благодаря какому-то везению, за которое по-прежнему в долгу, и помчался горизонтально со скоростью около ста пятидесяти километров в час, тогда как при обычном полёте скорость планера составляет около тридцати километров в час.
Помимо парочки небольших царапин, это было единственное, что случилось со мной за пару сотен полётов, а некоторые из них были довольно долгими — до двух часов — без мотора и весла, ты просто летишь вперёд вместе с ветерком. Вот почему я решил, что я тот парень, которому всегда благоволит госпожа Удача, и подумал, что мне сойдёт с рук почти что угодно.
Будучи молодым и глупым, я позаимствовал ещё немного времени у лукавого джентльмена и отправился в штат Мичиган, в город Порт-Гурон, если быть точным. Там за восемнадцать месяцев до моего прибытия парни организовали клуб планеристов. У них был планер, но они допустили одну ошибку. Почти любой пилот моторных самолётов скажет вам, что кто угодно может летать на одном из этих коробчатых воздушных змеев и остаться невредимым, и эти ребята считали так же. Но после двух попыток подняться в воздух у них сдали нервы, так что они убрали этот летающий гроб в амбар и решили, что они слишком ценны для своих жён и детей.
Там эта развалюха и лежала, вся покрытая пылью и соломой, с наполовину проржавевшей рояльной проволокой и потрескавшимся лаком на древнем перкале***.
Любой, у кого есть хоть немного ума, сразу же понял бы, что перед ним летающее деревянное кимоно****. Но я полагал, что удача мне никогда не изменит, хвала Аллаху.
Я сказал этим парням, что научу их летать на этой штуке за такую-то сумму с полёта, и они все сказали, что согласны, но сначала я должен был посмотреть, летает ли эта штука вообще, поскольку она ещё никогда не отрывалась от земли.
Ничтоже сумняшеся, мы быстренько вытащили рассохшуюся, потрёпанную развалину из тёплой, уютной соломы и собрали её. Этот аппарат был не из тех, к которым я привык. Он не был одним из тех блестящих демонов, которым всё нипочём и которые, не дрогнув, бороздят синеву неба. Это был так называемый простейший планер. Я никогда не летал на таких. Это было то, что осталось от повального увлечения, которое пришло в эту страну из Германии в 1927 году. Как я позже обнаружил, ни один из этих самолётов не мог летать, и всё же люди покупали их и говорили: «Вот что нужно знать о планеризме: этому вообще не нужно обучаться». Ну что ж, быть может, кому-то из них нравится служить удобрением для ромашек. По округе прошёл слух, что один малый собирается поднять эту штуковину в воздух и носиться в ней туда-сюда без мотора. Поскольку это было совершенно невозможно, все воскресные любители прокатиться с ветерком собрались на покрытом комьями земли поле, чтобы посмотреть на это. Там было около пятисот человек, и, поскольку я никогда не отличался скромностью, я выбрал себе паренька с «Фордом» модели А и объяснил ему, как буксировать планеры. Он помчался вперёд, но планер остался на земле. Ветер дул со скоростью километров пятьдесят в час, и при следующей попытке парень попытался разогнаться до семидесяти километров в час, несмотря на визжащие амортизаторы. Хорошо, на этот раз я оторвался от земли. Полёт по прямой, хотя органы управления реагировали неохотно, и всё было хорошо. В следующий раз я поднялся где-то на шестьдесят метров и приземлился прямо против ветра. Отлично. Теперь я проверю, на что способен этот паршивый кусок хлама. Я попробую сделать полный разворот по ветру на высоте ста двадцати метров.
Теперь я должен объяснить, что у этого простейшего планера не было кабины. Я сидел на тонкой доске и видел землю у себя между коленями. Мои ступни были привязаны ремешками к рулям направления, а ремень безопасности прижимал меня к раме. Я был открыт всем ветрам, совершенно ничем не защищённый, и проволока расходилась во все стороны от меня. Мне сошли с рук несколько следующих поворотов, и всё было хорошо. Скорость планера складывалась из скорости ветра и скорости автомобиля, то есть где-то сто двадцать километров в час — ровно в три раза быстрее, чем нужно.
Затем пришло время последнего полёта этой доски для небесного сёрфинга. Я подождал, пока верёвка не натянулась полностью, и открепил её. Планер задрал нос, ничем не сдерживаемый, и взбрыкнул, как мустанг. Я резко опустил нос вниз, а он снова поднялся. Сто двадцать метров над землёй, я услышал звук, будто дробинки ударялись в колокол. Планер мгновенно дал крен на сорок пять градусов. Органы управления свободно болтались и не действовали. Внизу, в ста двадцати метрах, была земля… почти четыре пятых высоты мемориала Джорджа Вашингтона.
А я утратил всякий контроль над этим обезумевшим конём. Крылья сложились: несущая расчалка, уже проржавевшая, не выдержала последнего рывка. Без крыльев, и уже почти ангел.
Под моим весом нос внезапно опустился. Самолёт превратился в авиабомбу, а я должен был стать её осколками. Я вот-вот должен был взорваться и разлететься на несколько акров мичиганского пастбища. Поскольку я был привязан и не мог даже подтянуть ступни, после удара весь самолёт превратился бы в молот и вогнал бы меня в землю. Брр!
Набирая скорость, мы с самолётом начали издавать свист. Земля всё ещё была далеко-далеко внизу. Я начал проявлять нетерпение. Я падаю с ускорением 9,8 метров в секунду, согласно Ньютону, и при этом я никуда не двигаюсь со скоростью сто километров или больше. Мир наклонялся и раскачивался, словно перчатка-ловушка кетчера, пытаясь поймать меня — мяч.
Побелевшие лица поднялись вверх и обратились ко мне, я мог заглянуть прямо в глотки. Но я не упал бы на них. Нет, сказал я себе, просто замечательно. Я упаду на единственное неподвижное место внизу — прямо на колею — твёрже места не найти.
К этому времени я уже едва мог дышать — так быстро я летел. Меня это довольно сильно беспокоило, как будто это имело значение. Каким же долгим был путь вниз!
Я осторожно потрогал ручки управления. Рули высоты всё ещё работали, и я позабавился, двигая ими туда-сюда. Если я лечу достаточно быстро, быть может, я смогу вывести старушку из штопора за долю секунды до столкновения с землёй. Быть может, мне в конце концов удастся не сломать себе шею. Сидя ровно… точнее, горизонтально, поскольку моё лицо было обращено вертикально вниз, я попробовал сделать это снова. Я действительно мог бы выровнять самолёт, если бы захотел, в последнее мгновенье. Прекрасно!
А земля всё приближалась, приближалась, приближалась, и я мог бы классифицировать каждый полевой цветок подо мной — так отчётливо я их видел. Полевые цветы! Это когда я должен был вот-вот врезаться в землю со скоростью в три раза больше, чем у самого современного скорого поезда.
Внезапно я понял, что это бесполезно. Слишком много людей смотрели вверх. Двое детей лет десяти хотели рассмотреть всё снизу получше. Прежде, чем я успел крикнуть… было так тихо, что я слышал напряжённые вздохи… эти двое пострелят были прямо там, где я ударился бы в землю, если бы выровнял самолёт в последнее мгновенье. Огромная масса самолёта раздавила бы их в лепёшку.
Ни за что. Мне придётся позволить самолёту врезаться в землю, причём врезаться ужасно жёстко, и на этом придёт конец планеристу 385.
Я услышал, как кто-то удивлённо вскрикнул: «Класс!»
Это был я. Это всё, что я мог сказать о смерти.
Последние три метра закончились, раздался звук, словно кто-то хлопнул бумажный пакет, и осколки планера разлетелись по всей округе.
Отключился? Нет, я осознавал всё с болью и удивлением. Оба мои тазобедренных сустава были вывихнуты, и я не мог шевельнуться. Мои руки… ну и ну, должно быть, их нет или они раздавлены. Ими я тоже не мог пошевелить. Я даже не мог поднять голову, и всё становилось темнее и темнее.
«Истечь кровью до смерти», — уныло подумал я. Ужасный конец — истечь кровью до смерти.
Наконец вокруг собрались люди, и я слышал, как они кричат всякие глупости среди обломков, но я не мог крикнуть им в ответ.
Затем я услышал «чик, чик, чик». Чьи-то руки схватили меня и положили на землю, и я почувствовал, как мои тазобедренные суставы встали на место. А затем кто-то другой просунул мне что-то между зубов и задушил меня огнём.
Я сел и, как говорят, сказал: «Ну вот, приземлился».
Думаю, это просто везение, что я остался цел. Пара сломанных рёбер, разбитая коленная чашечка, но в остальном я был в полном порядке и уже на следующий день отправился демонстрировать искусство вождения самолёта в провинции и, не переставая, летал следующие шесть недель, так что это не могло быть настолько серьёзно.
Но загадка того, почему я не погиб, никогда не будет разгадана. Разве что всё дело было в рояльной проволоке. Понимаете, многие метры этой проволоки тянулись во все стороны от меня, и когда я врезался в землю, проволока оторвалась на другом конце и, сматываясь, стала накручиваться, накручиваться и накручиваться на меня, как ноты, летящие сквозь трубу, пока я уже не мог ни двигаться, ни дышать, ни видеть. Я ощутил на себе результат этой порки и не хочу, чтобы меня ещё когда-нибудь хлестали. Нет уж, больше не надо.
Быть может, я выжил потому, что воскликнул: «Класс!» Не знаю.
*дю Понт, дик: Ричард Чичестер дю Понт (1911–1943), американский бизнесмен и авиатор, один из первых энтузиастов полётов на планере.
**о’Миара, джек: Джон K. (Джек) О’Миара (ок. 1909–1941), один из лучших американских пилотов-планеристов 1930‑х годов, установивший множество рекордов в планеризме.
***перкаль: тонкая хлопчатобумажная техническая ткань из некрученой пряжи.
****деревянное кимоно (сленг): гроб».
Когда я читаю биографию этого человека, мне всё интереснее и интереснее становится его философия. Так как я сам никогда не был ботаником. Ровно как и лучшие из моих друзей.
В объявлении, которое опубликовал в газете двадцатилетний капитан дальнего плавания Л. Рон Хаббард, набирая экипаж на четырёхмачтовую шхуну в экспедицию по Карибскому морю и бермудскому треугольнику (целью экспедиции была киносъемка быта и обычаев отдалённых народностей, а также мест пиратской истории) были следующие слова: «Туристов и маменькиных сынков просьба не беспокоится».
Что ж, то же самое можно было написать эпиграфом и к созданной им впоследствии философии. Она не для маменькиных сынков. Она для джентльменов удачи, флибустьеров, искателей приключений и сорвиголов нашего времени. Для отважных и любознательных, не боящихся что-то изменить в своей жизни.
А я по-прежнему рекомендую вам прочитать увлекательную биографию этого неординарного философа, который прошел столько дорог, сколько и не снилось обычному человеку.
Вадим Мальчиков
Президент Академии Вадима Мальчикова
